Стажер

Как я уже говорил, меня зачислили в штат на должность стажера – исследователя с окладом сто пять рублей. Через два года должны были произвести в младшие научные сотрудники с окладом в сто двадцать рублей.

Дальше открывались поистине грандиозные перспективы – через пять лет беспорочной службы в должности м.н.с. зарплата увеличивалась до 135 рублей.

И с этой зарплатой можно было трудиться до самой пенсии. Диплом с отличием и всякие там научные труды никакой роли не играли. Пиши себе хоть четвертый том «Капитала»  — больше 135 рублей не получишь.

Другое дело, если ты защитишь кандидатскую диссертацию. Тогда оклад без пятилетнего стажа – 175 рублей, а со стажем – 185. Ну, диссертацию большинство молодых (и — не очень) научных сотрудников в конце концов вымучивало.

Здесь им помогали заведующие секторами, которые состояли в каких – либо диссертационных советах. Поэтому, если завлаб был, скажем, доктором географических наук, то его сотрудники были, соответственно,  тоже кандидатами географических наук.

Просто так, без протекции, получить ученую степень в советское время было невозможно. Однако, и с протекцией никто не мог гарантировать успешной защиты диссертации.

Во многих  Советах были принципиальные и ершистые  профессора, которые нещадно громили незадачливых соискателей. В особенности если их приводили представители конкурирующих научных течений.

Но это касалось, как правило, только плохих, пустых диссертаций. Работы, в которых были, действительно, весомые научные результаты, проходили гладко, без эксцессов.

То есть «встречали по одежке, а провожали по уму». Другое дело, что в общественных науках представителей «неправильной», еврейской национальности (а также лиц с подозрительными фамилиями) допускали к защите крайне неохотно.

Вообще, я бы сказал так – в позднесоветское  (брежневское) время люди «неправильной» национальности, в принципе, могли сделать хорошую карьеру в науке, в том числе экономической. Только им нужно было больше таланта и больше упорства.

Грозный ВАК

Мало было попасть на защиту и защитить диссертацию, нужно было еще получить одобрение Высшей аттестационной комиссии (ВАК), которая тоже очень придирчиво относилась к чистоте научных рядов.

Например, мой отец дважды защищал докторскую диссертацию, потому что первую защиту «зарубили» в ВАКе. При этом повторная защита должна была проходить в другом Совете, а туда еще нужно было попасть…

Да, еврейские ученые – это были настоящие ученые, без подмеса.

Я защищал кандидатскую диссертацию на родном экономическом факультете ЛГУ, но взяли меня туда только по протекции Федора Федоровича Дидерихса моего первого и любимого учителя.

Надо сказать, что я благодарен судьбе за то, что она подарила мне встречу с этим человеком – одним из немногих оставшихся представителей той самой потерянной дореволюционной России.

Ведь Дидерихс – это фамилия очень известная в старые  времена. Лучшие рояли и фортепьяно  в России выпускались двумя, вечно конкурирующими фирмами – Дидерихс и Оффенбахер.

Сейчас эти инструменты – бесценный раритет, вроде скрипок Страдивари. Кстати, я учился музыке на фортепьяно фирмы Оффенбахер, которую мой дед утащил из разграбленной помещичьей усадьбы (что делать – из песни слова не выкинешь).

Впоследствии родители это пианино продали за 160 рублей (интересно – сколько оно стоит сейчас).

Федор Федорович был высоким, статным и  красивым человеком. И безупречно интеллигентным – он никогда не повышал голос, хотя был строгим руководителем.

К нам, с Борисом относился тепло и  по – стариковски снисходительно. А как он держался, какие манеры, какая речь! И это при том, что Федор Федорович, благодаря своему немецкому и, к тому же, буржуазному происхождению, без малого, двенадцать лет провел в ссылках.

Никогда до этого я таких людей не встречал. Думаю, что они ушли навсегда, вместе с той, настоящей Россией.