Приятные стороны научной жизни

Участие в «проекте века» имело и приятные стороны.  Это, конечно же, экспедиции московского Института водных проблем АН СССР, который был головной организацией по переброске части стока северных рек на юг.

У ИВП было более тридцати кораблей в разных районах страны, в том числе на Северной Двине и Печоре. Отношения у меня с этой организацией были не простые, поскольку она, будучи тесно связана с могущественным Минводхозом, в целом, поддерживала проект переброски.

Однако руководство ИВП оценило мою взвешенную и очень академическую позицию (с одной стороны…, в то же время – с другой стороны…) и сочло, что «из всех зол выбирают меньшее».

По крайней мере, я не провозглашал с высоких трибун, что переброска невозможна, поскольку она вредно скажется на популяции кубенской нельмы, которая является эндемиком (то есть обитает  только в Кубенском озере).

Надо сказать, что такие аргументы, в стиле Греты Тумберг, до сих пор широко используются экологами и всяческими «зелеными движениями».

Однако Партию и правительство судьба кубенской нельмы совершенно не беспокоила, тем более, что Партия предпочитала осетрину, севрюгу  и стерлядь. Вот проблемы водоснабжения городов  — это другое дело, как говорится  — «без воды ни туды, и не сюды».

В результате, у меня сложились хорошие, рабочие отношения с заместителем директора ИВП Александром Львовичем Великановым, и он каждое лето приглашал поучаствовать в их северных экспедициях.

Мы выпили там много замечательного  медицинского спирта (особо продвинутые ученые пили неразбавленный), и много спорили. Это было столкновение двух научных мировоззрений – чисто экологического и жестко прагматического – экономического.

Надеюсь, что наши горячие споры были полезны не только для меня, но и для экологов.

Тем не менее, голос, к концу первой экспедиции, я потерял – хрипел, как ржавый саксофон. Во второй экспедиции неразбавленный спирт я уже не пил.

Надо сказать, что «творческие командировки», вообще,  очень украшали  и разнообразили жизнь научных сотрудников Академии наук. Но и здесь была строгая иерархия – младшим научным полагалась одна «хорошая» командировка в год, старшим две, а то и три.

Особенно весело было на «школах молодых ученых», которые проводились в таких местах, как Юрмала, Ростов Великий и другие «приятные» города.

Помню, в Ростове Великом (не путать с «Ростовом – папой») мы жили по пятнадцать человек в больших монашеских кельях. Но образ жизни вели отнюдь не монашеский.

Что уж говорить о Юрмале – это было, может быть, единственное место, где и в советское время показывали стриптиз. Стоило это целых десять рублей, а за пятьдесят рублей можно было и  снять стриптизершу. Но у молодых ученых таких денег не было.

Курьезная история

Для «взрослых ученых» поводились бесчисленные научные конференции и симпозиумы. Так я посетил за казенный счет Львов и Самарканд.

Во Львове произошла довольно курьезная история. Мне было тридцать семь лет, я был высокий, худощавый и импозантный мужчина в новеньком югославском костюме — тройке песочного цвета (между прочим, он стоил бешеных денег – 300 рублей, это целых шесть стриптизерш!).

Разумеется, такие ученые не могли не привлекать пристального внимания женской половины экологического симпозиума, в том числе журналисток.

И вот одна из них (из «Комсомольской правды») попросила меня дать интервью (возможно, у неё были и другие, далеко идущие планы).

Речь, конечно же, шла об экологических проблемах и путях их решения.  Шел октябрь,  самое начало октября, было тепло, еще цвели каштаны.

Мы долго бродили по большому парку и вели откровенный, доверительный разговор, якобы об экономических вопросах охраны окружающей среды.

Но я был тогда молодым отцом и чувствовал себя несколько неуверенно, да и Светлана была не совсем в моем вкусе. Короче говоря, дальше интервью дело не пошло.

«Ну что же – это далеко не первый упущенный шанс»,  со светлой грустью подумал я, считая, что на этом все и закончилась.

Однако по приезде в Ленинград меня ожидал неприятный сюрприз. Поднимаясь в первый день по широкой лестнице нашего учреждения, я почувствовал на себе насмешливые взгляды молодых лаборанток и саркастические взгляды научных сотрудников.

Я посмотрел в зеркало – голова, как всегда, всклокочена, но югославский костюм в полном порядке и даже рубашка, против обыкновения, выглажена.

Пошел дальше, на свой третий этаж, будучи в полном недоумении.  И тут мне встретился тот самый, профессор Литовка, который сразу разрешил все мои сомнения.

Он сделал озабоченное, начальственное лицо и произнес: «что же это такое, Евгений Львович – мы отправили вас в научную командировку, на всесоюзный симпозиум, а вы опозорили наш коллектив».

Я робко попросил объяснить – в чем дело, и каковы мои прегрешения. Профессор молча протянул мне свежий номер «Комсомольской правды» (надо сказать, что в те времена каждый порядочный советский ученый начинал день с прочтения центральных газет).

И вот что там было написано: «Мы с Евгением долго бродили по парку, пели птицы, цвели каштаны. Он горячо говорил об экологических проблемах и трудностях их решения. А в конце прогулки он – большой и сильный, беспомощно развел руками».